В эссе «Предотвращение литературы» (1945) он писал: «Организованная ложь, используемая тоталитарными государствами, вовсе не является, как иногда говорят, временной мерой. Она входит в самую сущность тоталитаризма и не исчезнет даже тогда, когда отпадет потребность в концлагерях и тайной полиции». Эта же система лежит в основе и сегодняшней пропаганды, прямо взявшей на вооружение лозунг оруэлловской Океании «Война — это мир», потому что «самая сущность тоталитаризма», говорит нам Оруэлл, заключается в манипуляции сознанием граждан.
У этих манипуляции — множество разных аспектов. Вероятно, главный из них — это преследование самостоятельной, независимой мысли. А то и просто отличной от официальной. В тоталитарных диктатурах, к которым, почти наверняка, движется мир, писал Оруэлл еще в марте 1940 года, «свобода мысли сперва станет смертным грехом, а позднее — бессмысленной абстракцией.
В определённом смысле роман пережил самого себя: оказалось, что «события» романа проходят дальше в будущее, чем отмеченный автором рубеж 1984 года. Методы и технологии тотальной пропаганды стали утончённее и глубже чем мог предполагать Оруэлл. Каждая из противоборствующих в пропагандисткой войне сторон использует роман, как указание на методы своего противника. Оруэлл был прав представляя себе, что «потребность в концлагерях и тайной полиции» когда-нибудь отпадет. Он говорил этим, что потребность в репрессиях тем меньше, чем лучше справляется со своей задачей «система организованной лжи».
В 1984 году в романе за гражданами следят экраны телевизоров, и каждый шпионит друг за другом. Сегодня соцсети следят за каждым нашим действием, покупкой или комментарием, который мы оставили в интернете. Они постоянно присутствуют в нашей жизни и навязчиво пытаются предугадать любое наше желание. Первым дерзким актом неповиновения героя книги, Уинстона Смита, стала попытка скрыться от всевидящего ока камеры и вести дневник, чтобы осознать собственное «я» и описать свой внутренний мир. Он знает, что за это его могут казнить. И сломленный пытками, он все-таки признает, что «два плюс два равно пяти».
Есть известная шутка — Оруэлл якобы говорит: «Я писал „1984“ как предупреждение, а не как инструкцию». Опасения Оруэлла оказались не напрасными — сопротивление пропаганде делается все сложней, и далеко не только в диктатурах.
